Литература в присутствии и отсутствии зла: классическая традиция в пейзаже постмодерна

В поэзии Бодлера зло присутствует «как таковое», то есть не в конфликте с добром, собственно персонаж по имени «Добро» там отсутствует, а в полной самостоятельности. Ж.-П. Сартр в эссе, посвященном Бодлеру, говорит о том, что поэт творит Зло ради Зла. «Совершать же Зло ради Зла — значит делать нечто прямо противоположное тому, что принято считать Добром. Это значит желать того, чего не желают все прочие люди, когда требуют воспротивиться вредоносным силам, и не желать того, чего желают они, определяя добро как объект и цель мировой воли.» (2. С.359). Здесь есть тонкая грань, которую прекрасно почувствовал Сартр. Воспевающий зло Бодлер, вовсе не равнодушен к добру и не отвергает добро. Он желает другого Добра, не того, что желают все прочие люди. Добро Бодлера экзистенциально, оно означает свободный выбор самого себя. Сартр отмечает, что типичная поза Бодлера — «человек, склонившийся над самим собой». Собственный внутренний мир был предметом непрекращающейся рефлексии для поэта и источником его творчества. А то, что пытался навязать ему «внешний» мир, вызывало протест. Вспомним, что начало XIX века — время капиталистического процветания, с его прагматическими ценностями. Общество сделало свой выбор в пользу капиталистического накопления. Бодлер сделал свой — в пользу свободного творчества. Романтический протест Бодлера не был направлен вовне, поэт не выступал в роли социального борца, революционера. Зло для него явилось формой утверждения «внутренней» свободы, и в этой экзистенциальной ситуации самоутверждение и саморазрушение в жизни Бодлера слились воедино, а самоубийство обернулось самоувековечиванием.

Жизнь в XIX — н.XX вв. по-прежнему строилась в преломлении категорий добра и зла, и даже когда зло признавалось высшей ценностью, это, как отмечал Ж. Батай, предполагало не отсутствие морали, а наличие сверхнравственности. (1. С.15).

Постмодернистская ситуация конца XX века явила нам иную коллизию. Проведя деконструкцию метафизики, он попутно «отменил» противостояние добра и зла. Постмодернистская метафора дерева отвергает всякую центрацию. Корни растут во всех направлениях, и в их переплетении не разглядеть «право — лево», «верх — низ», всякие оппозиции лишаются смысла. Раньше всех сумела почувствовать и отразить эту ситуацию литература, она действительно явилась местом рождения постмодерна.

В европейскую литературу пришло и заняло прочное место поколение молодых писателей, родившихся в 50-е годы. Последняя европейская революция — революция 60-х осталась за пределами их непосредственного жизненного опыта. Отцы постарались за них, утвердив свободу и плюрализм как принципы жизни. На смену протесту пришла политкорректность. И вот тут-то великий принцип дополнительности Н. Бора заработал в полной мере. На любое явление можно смотреть с разных сторон, каждый взгляд имеет равное право на существование и каждый по-своему верен. В континууме мира все становится зыбко текучим, ускользая от всякой попытки осмысления, то есть все становится сомнительным, любая идеология в том числе. Как следствие современная литература демонстрирует полное отсутствие желания, как утверждать, так и отвергать какие-либо ценности. Зло и добро, любовь и ненависть не идентифицируются. «Это странная идея — производить себя для жизни, которую не любишь», — утверждает герой романа М.Уэльбека «Элементарные частицы». Любить жизнь мешают искания Истины и Красоты, эгоизм и индивидуализм, эти внутренние противоречия, раздирающие человека и делающие его фатально несчастным. Никакие новые революционные идеи — метафизические мутации — не могут избавить человека от страданий. Остается последний шанс — радикально изменить природу человека на генном уровне. В романе М.Уэльбека этот дерзкий проект реализовался. Ученые вывели новый биологический вид, лишенный человеческих комплексов, счастливый, безмятежно-довольный, избавленный от рефлексии. Оказалось, что менять надо не сознание, а биологию. (Поклон в адрес Просвещения, с его верой в разумного человека и в то, что изменить общество можно только одним способом — дав ему правильные, научные идеи). Люди, устав от самих себя, сдались без борьбы, собственно они сами сделали все необходимое для собственного вытеснения. Никакой войны с роботами. Человечество умерло тихо и спокойно. Как следует читать Уэльбека? В полном соответствии с постмодернистской эстетикой — как угодно. Можно иронично, и тогда Вы получите чудесную пародию на все футурологические изобретения разом. Можно буквально, тогда — еще один и весьма возможный прогноз на ближайшее будущее. А что если и вправду человечество уже сделало все, что могло, и настала пора завершать эту историю?